Я дрался в Новороссии![сборник] - Глеб Бобров

   * * *

  ... "Что им нужно? - пытаясь понять происходящее, спрашивал себя старик, отмеряя шаги. - Если хотели бы убить, это можно было бы сделать в хате или во дворе. Зачем ночью в такую погоду вести куда-то? И для чего-то им лопата понадобилась? Что можно копать ночами, не цветы же сажать они собираются, в самом деле? На кого эти отморозки не похожи, так это на мирных садовников. Впрочем, они и на людей-то не очень похожи... Может им нужно, чтобы я сам себе могилу выкопал, а потом они в ней меня и зароют? Может. Но не слишком ли много суеты с прогулками на ночь глядя для одного-то старика? И не в их это правилах: они вон белым днём людей убивают хоть в домах, хоть на улице, ни от кого не прячутся и Бога не боятся. Нет, здесь что-то другое... На днях бои с ополченцами шли совсем недалеко отсюда. Говорят, что те контрнаступление начали. Может к штурму готовятся и хотят подступы к посёлку заминировать? Тогда им кто-то нужен, чтобы ямки для мин прикапывать? Или может они собираются скрытые окопы готовить?"

   * * *

   Между тем ветер становился сильнее, он высоко поднимал ещё не успевшую намокнуть и превратиться в грязь придорожную пыль, вихрем кружил её в завывающем хороводе, образуя воронки, а потом больно стегал ею лицо и руки. Уже всё было готово для прихода настоящего летнего ливня, но он, по какой-то причине не торопился приниматься за дело и пока только дразнил изголодавшуюся без воды природу, разбрасывая хоть и сочные, но редкие капли своей живительной влаги.

   * * *

   "Однако, они не пошли искать мужчин помоложе и посильнее, - продолжал думать старик, - и к тем, кто прячутся семьями по подвалам, тоже не пошли. Значит, им нужен такой, чтоб не смог долго сопротивляться, если что. Одинокий старик для этого подходит как нельзя лучше. А раз делают всё ночью - значит, им не нужны лишние глаза. Что же это такое может быть, что даже эти озверевшие от безнаказанности подонки пытаются спрятать? Что бы это ни было, но после своих дел при таком раскладе, они меня не отпустят.

   Ладно, скоро всё прояснится. И если это конец, то надо уйти так, чтобы перед Богом стыдно не было. Что ж, я пожил своё и всё, что должно у человека случиться в жизни, было у меня: и любовь была, и семья счастливая, и падал, и поднимался, и смерти в глаза заглядывал, и выжил. Дочки выросли и разъехались, у них теперь жизнь и судьба своя, и хорошо, что нет их здесь теперь. Можно было бы что-то в прожитом и поправить, но за жизнь свою мне не стыдно. Ещё бы уйти достойно и последними минутами жизнь свою бы не вымарать, не испортить, не перечеркнуть".

   * * *

  - Поверта╓мо, - прорезал тишину гнусавый голос одного из впереди идущих. Все, кто шёл в кордоне, свернули с дороги. Перебежали придорожную насыпь, гремя каким-то своим скарбом, кое-как навешенным на армейскую амуницию, и через несколько шагов оказались у небольшой лесопосадки.

  - Ось тут давай, - шедший впереди "Альбинос" показал стволом автомата на участок с провалившимся на полметра грунтом и начинающем формироваться оврагом.

  Подошёл Старший и подтолкнул деда к краю грунтового провала.

  - Давай копай вот здесь,- Старший обозначил участок шириной примерно метра четыре, - землю сюда складывать будешь. Да побыстрее работай, погода портится, - каратель отошёл в сторону и присел. Он что-то шумно начал перебирать в своей амуниции, затем послышался звук отвинчивающейся крышки на жестяной фляге и нескольких громких глотков. Отхлебнув своего пойла, Старший громко выдохнул, закрыл флягу и затих.

  - На какую глубину?

  - Глубину? - чем-то чавкая, переспросил коротконогий толстяк. - Ну-у, на глубину окопа. ..Як дума╓ш, Микола, так нормально буде?

  - Нормально, при╖де "Стоматолог" ╕ вир╕шить, - просипел Старший.

  "Значит, всё-таки окапываются, к обороне готовятся. И ещё кого-то ждут, наверное, такого же, как и я - землю рыть," - почему-то почти с облегчением подумал дед Василий и шагнул на дно грунтового провала. Потом поправил кепку, как бы приноравливаясь, несколько раз повернул в руке древко лопаты, и начал свою работу. Металл с лязгом вонзился в высохший от долгого ожидания дождя грунт.

   Через какое-то время послышался мерный, глухой рокот небольшого грузовика, пробиравшегося со стороны посёлка. Недалеко от того места, где расположилась ночная группа, грузовик сбавил ход и свернул с дороги. Дед Василий узнал звук этой машины. Для всех оставшихся в посёлке за каких-то несколько недель оккупации звук её двигателя стал предвестником беды и страха. Какая-то догадка в одно мгновение током прожгла всё его тело, отчего по спине пробежала дрожь и какая-то невидимая сила сдавила горло так, что ему пришлось прервать работу, чтобы перевести дух. Ноги, руки и всё тело его, словно залитое свинцом, сразу отяжелело и отказывалось подчиняться. Деду Василию потребовалось время, чтобы перебороть себя и возобновить работу.

   Это был фургон, на котором расположившиеся в посёлке каратели выезжали на свои "задания" и "рейды". На нём они свозили к омертвевшей поселковой больнице, где расположилось что-то вроде их штаба, награбленную еду, выпивку и всё ценное, что удавалось найти и забрать у перепуганных сельчан. На этом фургоне каратели устраивали свои пьяные объезды, горланя песни, и с криками "Слава Укра╖н╕" расстреливали не успевших спрятаться собак, кошек, палили по кустарникам, по хатам, по всему, что могло вызвать опасение в залитой горилкой обезумевшей голове.

   Но не грабежи или пьяные стрельбы, а нечто более ужасное заставляло застывать кровь при появлении этого фургона: людей, которых хватали во время облав или обысков, и даже подростков и детей, неосторожно оказавшихся на улице или во дворе собственного дома, увозили куда-то именно на этом фургоне. Из попавших в этот фургон пока ещё никто домой не вернулся.

   * * *

   Медленно подкравшись, подъехавшая машина осветила поляну. Хлопнули двери и в лучах запылённых фар появились три фигуры в камуфляжной форме, касках и даже в перчатках, но по какой-то причине без оружия. Среди них выделялся один, по его надменной походке и нарочитому высокомерию угадывалось, что именно он здесь главный. К нему торопливо заковылял Старший.

  - Слава Укра╖н╕! - посмотрев по сторонам, пытаясь оглядеть площадку, небрежно сплюнув, бросил офицер и, не поворачиваясь к Старшему, начальственным тоном продолжил, - Подивилися, де вивантажувати будемо?

  - Героям слава! - подбежал Старший и, суетливо перетаптываясь за спиной офицера, захрипел, - Ось тут краще всього, б╕ля ями. Т╕льки д╕д ще не зак╕нчив.

  - Гаразд, нехай порпа╓ться, т╕льки подшустри його, а то, я дивлюся, в╕н зовс╕м заснув. Давай вивантажуй! - окликнул он остальных. - Розверни машину, та св╕тло погаси, доки нас не накрили, - сказал он, повернувшись к стоявшему рядом громиле с засученными по локоть рукавами на гимнастёрке, из-под которой торчала татуировка в виде оскалившейся волчьей головы во всю ширину его мускулистой руки. Он, по-видимому, выполнял роль водителя.

  - Добре, Стоматолог, - обратился громила к офицеру и пошёл к машине.

  Через минуту фургон несколько раз фыркнул, вздрогнул, нервно зарычал, недовольный тем, что ему не дают покоя, потом машина развернулась и подъехала, встав под разгрузку недалеко от края ямы. Свет от фар погас и снова опустилась непроглядная тьма. Четверо подошли к задним дверям фургона, дверь с лязгом открылась и из глубины салона послышался чей-то сиплый голос:

  - Эй, давай сюди, витягуй.

  Все подошедшие к фургону принялись за разгрузку и стали сбрасывать на землю привезённый груз.

  Через несколько минут Старик, почти по плечи закопавшись в податливую землю, опираясь на лопату по заранее сделанным ступеням принялся выбираться из ямы, чтобы сказать о сделанной работе.

   * * *

   Ветер, между тем, окреп. Ошалев от ощущения своей силы и вседозволенности, не находя сколь нибудь заметного противоборства или препятствия, и, видимо, совершенно разругавшись с тучами, всё злее метался по полям, по кустарникам, вздымал клубы пыли и песка и гонял, гонял их по всей округе. Он рвал листву, ломился в опустевшие дома, грозно выл печными трубами. Он словно пытался показать всему на земле, что здесь теперь установлен новый порядок, и он в нём главная сила.

   Так продолжалось ещё некоторое время. И вот ветер, ненадолго затихнув и затаившись, чтобы перевести дух перед очередным своим бесчинством, взмыл к уже почти лежавшим на верхушках пирамидальных тополей разорванным в клочья тучам и оттуда, бешено разогнавшись, обрушился на землю с мощью настоящего штормового шквала. Охваченные паникой деревья и кустарники содрогнулись и, как будто желая защититься от ударов урагана, судорожно закачались, пытаясь закрыться ветвями, да так, что их тела застонали, захрипели, заглушая нарастающий рёв бури. В природе, казалось, воцарился хаос, всё пришло в неистовое беспорядочное движение, смешалось, заметалось, ища спасения. Но где было найти это спасение? Как было защититься от эдакой стихии здесь, в этом мире, таком беззащитном, привыкшем к своей размеренности и тишине, где жизнь каждого существа была наполнена покоем, безмятежностью и простым желанием жить в ожидании своих маленьких радостей? Ведь ещё недавно ничто не предвещало такой стихии, такой беспощадной и безжалостной бури. Да и как можно было поверить в то, что такую-то беду может принести тот самый ветер, который был частью твоей предсказуемой и тихой жизни, твой сосед, твой приятель, твой помощник? Откуда появилось вдруг столько злобы, столько желания подчинять себе всё, с чем раньше был дружен, с кем тебя столько связывало, с кем ты давно сосуществуешь в единой жизни, создавая целостный, полный любви, красок и гармонии мир? Что за напасть вселила в лёгкую, весёлую, добродетельную душу его такую безмерную злобу и ненависть, откуда взялась эта страсть подавлять чью-то волю и достоинство, упиваясь своей безнаказанностью, заставлять всех, дрожать от страха? Как овладела им жажда получать удовольствие от возможности топтать и глумиться над тем, кто не может ответить и кто вынужден безропотно склоняться перед его силой?